С самого рождения она была одержима жаждой жизни. Первенец погиб, запутавшись в пуповине и задохнувшись. Вслед за его бездыханным тельцем, отчаянными толчками из материнского чрева вышла она, освободив дорогу своим братьям и сёстрам. Она оказалась самой маленькой и была на первый взгляд хрупкой и болезненной, но неизмеримая энергия, скрытая в её слабом организме, вырывалась наружу в судорожных подергиваниях конечностей, напоминавших агонию, и в непереставаемых попытках перевернуться со спины на живот. Тело не слушалось и беспорядочные телодвижения напоминали танец представителя дикого африканского племени. Но она не сдавалась и, в конце концов, оторвавшись от своих неудачливых, беспомощно барахтающихся братишек, добралась до материнской груди и, присосавшись к розовому соску, насыщалась с жадностью, способной вызвать зависть Гаргантюа.

Она совсем не походила на младенцев, проводящих свои первые дни в блаженном забытьи. После кратковременного сна она резко просыпалась и сразу же принималась ползать среди разноцветных, пушистых комочков, переваливаясь через спящие безвольные тельца, в поисках набухшего молоком соска. Маленький компрессор, она не успокаивалась, пока не становилась похожа на наполненную воздухом волынку, перекатившись на бок ненадолго засыпала, и, внезапно проснувшись и не находя тёплое брюшко матери, начинала пронзительно пищать и обыскивать коробку, ползая по периметру. Она тыкалась то в край коробки, то в мохнатые, тёплые шарики, пахнувшие мамой и молоком, но, пошарив носом и так и не найдя заветный торчок, снова принималась за поиски, оглашая окружающее пространство противным писком, переходящим в щенячье тявканье.

Мать не возвращалась, ленивые собратья пребывали в царстве сна, а её окружала темнота, наполненная неизвестными звуками, долетающими откуда-то, начинающегося за пределами коробки. Мама была где-то там, и она могла не вернуться. Вдруг появившаяся невероятная сила оторвала её от подстилки и вот она уже зашагала, раскачиваясь из стороны в сторону, на дрожащих лапах, как рессорный шарабан по бездорожью. Путь был недолгим: споткнувшись о край коробки, она, смешно тявкнув, шлепнулась, стукнувшись мордочкой о паркет. Ещё одно усилие воли - и она снова на ногах, таращит единственный открывшийся мутный глаз. Одноглазый чертёнок с торчащими ушами и хвостом - она напоминала символ победы духа над безвольным телом.

Окружающий её мир, прежде наполненный запахами, звуками и препятствиями в виде посапывающих <барьерчиков> и картонной <подножки>, приобрел ещё одно качество - цвет. Расплывчатые цветовые пятна, которые она улавливала своим слабым зрением, напоминали мазню импрессиониста. Пятна были разных размеров и ещё удивительней - они двигались: то удалялись, расплываясь и растворяясь в пространстве, то появлялись снова, приближались и увеличивались. Их очертания становились отчётливей. Одно из них подобралось совсем близко, запахло чем-то странным и чужим, и вдруг это что-то подхватило её, и она поплыла в воздухе, энергично отбиваясь и шипя. Коготь зацепился за что-то, раздался резкий звук, и её охватило новое чувство - ощущение полёта... Точнее, свободного падения. Инстинктивно сгруппировавшись, она приземлилась, спружинив на мягких подушечках. Потом появилась мать, вернее, её запах. В загривок впились зубы, и, поболтавшись в воздухе несколько мгновений, она вновь оказалась в <родовом гнезде>, среди продолжающих сопеть толстяков. На этот раз, устав от впечатлений, задремала и она.