Тарабарская, тарабарская грамота

на Богу равной

бумаге,

будь то

Нажим Иванович, Нажим Иванович

иль рисовка

его свино-совиная

пред во Христе Карабасом, Карабасом,

все это — кар-р-р-р в крапинку,

все это — шепот, шепот, но

не дыхание, не дыхание,

не карательные органы,

все это робкие

воробушки, воробушки, но

не жиды, не жиды.

Хвать, хвать — уже черта,

а не узелок на манер

банта, а не

макаку, не макаку,

не жизнь чертову

русалка,

кусалка, кусалка

вяжет, как Ной

над волной, а,

например,

нежизнь, нежизнь

Христа

иль жизнь, жизнь

Христа

не вяжется с отсебятиной, с отсебятиной

никак, никак,

как, как

рак в его больной.

Булка на мелком сдобная

изделии одна

залысная, залобная

болтается, болтается,

лгун ей не питается,

он вместо сосуна

рукоблудит с интересом,

ходит меньше больше лесом,

мама на шее его сидит,

огорошивает и худит,

и смотрит она Иисусом,

и плохо ей с русским вкусом.

Ввязал, рея над худой молвой

о себе, полоску, по-

злостку в чулок свой,

памятную потомучка, по-

злючка кое-как,

а за собой по-

тянул он, как слон

музыку на трон,

а слово на твердый знак,

а зерно на злак,

а яблоко на кулак,

а боярыню на сундук,

а сердечко на стук,

а лишь бы думать умом,

а не шумом,

а не чулком,

а отделаться языком,

а полоску не трог, не плак.

Группа селений, гм

погружается в сны,

зримые свои, хм

унижая черты,

пересаживаются на плоты

любовники, как кусты,

долго молчат, ам,

староста их из плам

выдувает в Иерушалам.