Люблю тот век нагой, когда, теплом богатый,

Луч Феба золотил холодный мрамор статуй,

Мужчины, женщины, проворны и легки,

Ни лжи не ведали в те годы, ни тоски.

Лаская наготу, горячий луч небесный

Облагораживал их механизм телесный,

И в тягость не были земле ее сыны,

Средь изобилия Кибелой взращены -

Волчицей ласковой, равно, без разделенья,

Из бронзовых сосцов поившей все творенья.

Мужчина, крепок, смел и опытен во всем,

Гордился женщиной и был ее царем,

Любя в ней свежий плод без пятен и без гнили,

Который жаждет сам, чтоб мы его вкусили.

А в наши дни, поэт, когда захочешь ты

Узреть природное величье наготы

Там, где является она без облаченья,

Ты в ужасе глядишь, исполнясь отвращенья,

На чудищ без одежд. О мерзости предел!

О неприкрытое уродство голых тел!

Те скрючены, а те раздуты или плоски.

Горою животы, а груди словно доски.

Как будто их детьми, расчетлив и жесток,

Железом пеленал корыстный Пользы бог.

А бледность этих жен, что вскормлены развратом

И высосаны им в стяжательстве проклятом

А девы, что, впитав наследственный порок

Торопят зрелости и размноженья срок!

Но, впрочем, в племени, уродливом телесно,

Есть красота у нас, что древним неизвестна,

Есть лица, что хранят сердечных язв печать, -

Я красотой тоски готов ее назвать.

Но это — наших муз ущербных откровенье.

Оно в болезненном и дряхлом поколенье

Не погасит восторг пред юностью святой,

Перед ее теплом, весельем, прямотой,

Глазами, ясными, как влага ключевая, -

Пред ней, кто, все свои богатства раздавая,

Как небо, всем дарит, как птицы, как цветы,

Свой аромат и песнь и прелесть чистоты.

Скажи, откуда ты приходишь, Красота?

Твой взор — лазурь небес иль порожденье ада?

Ты, как вино, пьянишь прильнувшие уста,

Равно ты радости и козни сеять рада.

Заря и гаснущий закат в твоих глазах,

Ты аромат струишь, как будто вечер бурный;

Героем отрок стал, великий пал во прах,

Упившись губ твоих чарующею урной.

Прислал ли ад тебя иль звездные края?

Твой Демон, словно пес, с тобою неотступно;

Всегда таинственна, безмолвна власть твоя,

И все в тебе — восторг, и все в тебе преступно!

С усмешкой гордою идешь по трупам ты,

Алмазы ужаса струят свой блеск жестокий,

Ты носишь с гордостью преступные мечты

На животе своем, как звонкие брелоки.

Вот мотылек, тобой мгновенно ослеплен,

Летит к тебе — горит, тебя благословляя;

Любовник трепетный, с возлюбленной сплетен,

Как с гробом бледный труп сливается, сгнивая.

Будь ты дитя небес иль порожденье ада,

Будь ты чудовище иль чистая мечта,

В тебе безвестная, ужасная отрада!

Ты отверзаешь нам к безбрежности врата.

Ты Бог иль Сатана? Ты Ангел иль Сирена?

Не все ль равно: лишь ты, царица Красота,

Освобождаешь мир от тягостного плена,

Шлешь благовония и звуки и цвета!

Вы помните ли то, что видели мы летом?

Мой ангел, помните ли вы

Ту лошадь дохлую под ярким белым светом,

Среди рыжеющей травы?

Полуистлевшая, она, раскинув ноги,

Подобно девке площадной,

Бесстыдно, брюхом вверх лежала у дороги,

Зловонный выделяя гной.

И солнце эту гниль палило с небосвода,

Чтобы останки сжечь дотла,

Чтоб слитое в одном великая Природа

Разъединенным приняла.

И в небо щерились уже куски скелета,

Большим подобные цветам.

От смрада на лугу, в душистом зное лета,

Едва не стало дурно вам.

Спеша на пиршество, жужжащей тучей мухи

Над мерзкой грудою вились,

И черви ползали и копошились в брюхе,

Как черная густая слизь.

Все это двигалось, вздымалось и блестело,

Как будто, вдруг оживлено,

Росло и множилось чудовищное тело,

Дыханья смутного полно.

И этот мир струил таинственные звуки,

Как ветер, как бегущий вал,

Как будто сеятель, подъемля плавно руки,

Над нивой зерна развевал.

То зыбкий хаос был, лишенный форм и линий,

Как первый очерк, как пятно,

Где взор художника провидит стан богини,

Готовый лечь на полотно.

Из-за куста на нас, худая, вся в коросте,

Косила сука злой зрачок,

И выжидала миг, чтоб отхватить от кости

И лакомый сожрать кусок.

Но вспомните: и вы, заразу источая,

Вы трупом ляжете гнилым,

Вы, солнце глаз моих, звезда моя живая,

Вы, лучезарный серафим.

И вас, красавица, и вас коснется тленье,

И вы сгниете до костей,

Одетая в цветы под скорбные моленья,

Добыча гробовых гостей.

Скажите же червям, когда начнут, целуя,

Вас пожирать во тьме сырой,

Что тленной красоты — навеки сберегу я

И форму, и бессмертный строй.