Сизое небо апреля нависало кисельной густотой над городом. Если сесть в уютное кресло на лоджии, по-стариковски запахнувшись в клетчатый плед, и вглядываться в тучи, то можно было заметить стальные иглы молний, прошивавших слои, и пугавших стрижей, бог знает, откуда взявшихся в бетонном аду.

Летучую мышь порывом урагана ударило об антенну, и теперь она, распластанная, лежала на карнизе внизу. И никак было не дотянуться до нее, чтобы стряхнуть вниз противного уродца, по роковой ошибке вылетевшего днем. Палкой для штор, перегнувшись, я осторожно двигал ее к краю. Бурое тельце оставляло грязный след, и я почему-то вспомнил синицу. Внезапно, на самом краю, мышь вздрогнула, и с отчаянием вцепилась в крючок на конце палки. Я втащил ее наверх.

После нескольких суток оцепенения, в одну из ночей, когда погода устоялась, она покинула меня, огласив на прощание трескучим посвистом застекленное пространство. Часто поздними вечерами, до самой осени, она прилетала к моему окну. Я прикладывал палец к стеклу, и она прижималась кленовым листом носа в немой благодарности. В душе где-то тепло шелохнулось чувство — "Спас". Если бы и ту птицу можно было бы спасти... Но время отказывается идти вспять...

Случались непонятные звонки среди ночи. Неопределенный номер сначала просто вешал трубку, а потом ему понравилось просто молчать. Сигнал в третьем часу меня уже не удивлял, наоборот, когда его не случалось, я беспокоился. Шел на звук. Вслушиваясь в шорохи, потрескивания и чье-то неровное дыхание, покорно ждал, когда на том конце неведомый собеседник вздохнет и положит трубку. Сейчас, когда я исправил свою ошибку, Галя могла вернуться, ощутив мое искупление.

Я купил большой оранжевый зонт с деревянной ручкой, поставил его в повеселевший угол, и начал ждать.

В конце декабря, когда началась новогодняя сутолока, и все вокруг мчалось в праздничной бесконечной карусели, я начал болеть одной из тех болезней, какой заболевают сиротливые мужчины — я запил. Рюмка во время обеда переросла сначала в полбутылки перед ужином, а после — в бутылку на завтрак. Мучительно долго длилась дрожь в руках, не желающих держать ни один предмет, протестующих против указаний мозга.

Слышал что-то о ней - недавно выписалась из больницы. Поблекла. Бросила курить. Ее след я потерял где-то в аэропортe, откуда она отбыла в неизвестном направлении — сдается мне, что кто-то спонсировал поездку в страну ее мечты - Египет. Последнюю пору, миновав годы скитаний, жила с подругой. Чем существовала и как?

Я все реже выходил из дома, перестал выписывать газеты, встречаться с друзьями и, как водится, обо мне забыли. В квартире огромные тараканы, не стесняясь, за компанию с чертиками хороводили петлями у ног и по столу. За холодильником выстроились батареи винных бутылок. Как-то раз я очнулся на скамейке в парке, и пришел в сознание от безумного холода, охватившего мою душу. Оставалось совсем немного: может год, а может два, и все, как приговорил недавно врач, будет кончено.

Пришло несколько поздравительных открыток с тучными младенцами в белых халатах, трубящими в медные трубы, и письмо Гале: чудак-геолог прислал фотоснимки своей семьи: на одной толстый карапуз, щуря эскимосские глаза, обнимал пятнистую, как географическая карта, лайку - мальчик улыбался, и собака весело щерилась; на другой невысокая задумчивая женщина стояла у двери в позе, которую всегда принимала Галина, когда смотрела вдаль - носок упирается в пол, а рука поглаживает подбородок — нежная и печальная; на третьей кормил пингвинов сам геолог — он был счастлив. Искренне рад за него.

Взломав резной замок, я сложил их стопочкой в ящичке стола, где она обычно хранила всякие безделушки, среди которых находилась шкатулка, наполненная случайными предметами, непонятно каким образом некогда относившимися к хозяйке: сломанная брошка в виде поющего жаворонка, медальон с локоном, отливавшим синевой, тюбик помады сумасшедшего апельсинового цвета, аист с узелком в клюве на рекламном календарике центра, лечащего бесплодие. Я повертел его в руках, набрал номер телефона и задал несколько прямых и наводящих вопросов приветливой и разговорчивой девушке. Итак, Галина состояла когда-то здесь на учете...

Должно быть еще что-то, какой-то ключ к разгадке. Не просто так же стол накрепко запирался. Шаря по углам отделений, натыкаясь то на мужской галстук в лиловую полоску с булавкой, украшенной стразами; то на располовиненную упаковку таблеток от бессонницы; то на использованный тест на беременность с одной чертой (еще парочка невскрытых притаилась в ежедневнике на роли закладки), я обследовал все недра письменного стола и вернулся к отправному пункту - большой деревянной шкатулке, расписанной под Хохлому райскими павами. Оторвал малиновый шелк подкладки. Вертя то так, то эдак, я случайно надавил на лучистое светило, на четверть скрытое в листве тутовника. Щелчок. Второе дно!

Сорокавосьмилистовая тетрадь "светочевского" производства — дневник Галины спряталась от любопытных глаз. Сдерживая тик в руках, я развернул тетрадь посередине. В глаза бросились даты. Дальше, дальше... Где написанное уже при мне? Вот...

"Карену в годовщину его гибели (10.03.95)

10.03.01."

Оказывается, где-то за портьерой лет остался тот, первый, рану по которому она до сих пор прикрывает плотной повязкой цинизма. Вот почему на нее накатывала необъяснимая депрессия...

Пролистнул еще несколько дней, и наткнулся на самую последнюю запись, сделанную накануне ухода:

"...Смысл — это иллюзия... И нет ничего реальнее похмелья и страшнее разочарования. Но и то, и другое необходимо, хотя бы для того, чтобы понять, где же на самом деле истина: в шелухе слов, не являющихся оболочкой мысли, или человеческих поступках. Dies diem docet... /зачеркнуто/ ... что жизнь дается только один раз, и цель ее — научить нас ценить каждое приятное и неприятное мгновение. Можно, конечно, и в больнице отлежать битую неделю, и скрыть ото всех причину, по которой туда попал, и, пялясь в потрескавшийся потолок, упиваться тайной, которую знаешь только ты, и которая могла бы стать "тайной двоих", но не стала, потому что тому, второму, ее сокровенность была не нужна...

19.04.01."

Как? Обратная сторона свободы - одиночество. Фразы "наслаждаюсь свободой" и "схожу с ума от одиночества" синонимичны.

Вновь потекло время. Минули минуты-недели, часы-месяцы. Завершающий день марта порадовал малиновым закатом, легко заливавшим призрачное, златооблачное небо. Никаких осадков - сухо и пыльно. Лишь ночью алмазные звезды утешили меня чудесным появлением новой подружки - еще застенчивой и робкой, то гаснущей, то вспыхивавшей вновь звездочкой. Я задыхался, ждал, как и многие, спасительной влаги, внезапно на рассвете разрыдавшейся.

А завтра пришла она, мокрая, без зонта. Вытерла о коврик туфли, открыла дверь своим ключом и, не разуваясь, словно ничего и не было, прошла на кухню, налила из замызганного чайника воду. Села на стул. Так мы и сидели до самого вечера. Она молчала, и все время смотрела в окно поверх кирпичной шестнадцатиэтажки, заливаемой дождем. В ее глазах блестели слезы и вздрагивала верхняя губа, покрытая малозаметным пушком. Только сейчас я заметил, что в густой черной челке появилась седая прядь. Что с нами делает время!

Теперь она по-детски беспомощно рыдала, трепыхаясь на моей груди. Гладя ее по голове, я понял, какая неудержимая сила подталкивала нас друг к другу: мы выше, чем любовники; больше, чем муж и жена; ближе, чем друзья, мы - одно целое, и ее боль - моя боль...

А после она сломала раму на идиллической картине:

— Ирка повесилась на чулке... На моем. В семьдесят ден, которым в рекламе буксируют машину...

— Ты понимаешь, что натворила?! Летунья бестолковая! — тогда я впервые ее ударил. Пустота, обычно зиявшая в ее глазах, когда она смотрела на меня, исчезла, и промелькнуло что-то теплое.

— Наконец-то я вижу перед собой мужика!

Время замкнулось.

ссылки для всех | литература в сети | проект "Вечность" | wallpaper | пообщаться с Тишиной