Каждое его слово – это химический элемент, а самым ядовитым считают его Словарь. Вот и все, что я смогла узнать о нем прежде, чем моя рука коснулась «шоколадной» обложки. Как и положено яду, он был облачен в сладкую, хрустящую оболочку, с тонким ароматом заморского лакомства.
Пробовал ли ты когда-нибудь шоколад по-сербски? Сначала его варят на слабом огне в большом балканском котле, время от времени помешивая поварешкой политических интересов. Особое внимание при этом уделяется дровам. Чтобы поддержать это слабое чадящее пламя, не годятся хворост и сухие дрова. Этот шоколад варят на вековых бревнах, смоченных потом, вдовьими слезами и слюной умирающих младенцев. Одному Богу известно, какие приправы они (сербы) добавляют в котел, чтобы усилить естественную горечь зерен какао, а когда подходит срок, разливают это пахнущее дымом и страхом варево в формы и отправляют небольшими партиями туда, где его покрывают сладкой глазурью.
Зная наперед об этой опасности, я вкусила от этой жуткой и вместе с тем притягательной пищи, но, в отличие от прародителей, не была изгнана из рая неведения, а напротив, к вящей радости оказалась заключенной в плен собственных сновидений и размышлений. Как собака, взявшая след, я неслась по строчкам, иногда спотыкаясь об одну из них, а в другой раз перелетая через десяток, и ни секунды не испытывала страха из-за отсутствия противоядия.
Я посылаю тебе этот Ветхий завет в сербской обработке. Книгу за книгой. Знаю, как трудно оторвать тебя от мраморной крошки будней. Все же прошу - освободи хоть на час зрачки от известковой пыли и наполни рот морской солью. Иначе, боюсь, пока ты доберешься до последней строчки, время завернет за угол и мои сны остынут. Беги скорей, пока на страницах еще блестит роса и парят мои следы, пока тропинки, проложенные моим взглядом, не заросли травой воспоминаний и пока каждая точка не распустилась запятой, требующей продолжения. Следуй по зарубкам, оставленным мной на стволе древа познания, по знакам священных рун, нацарапанных на придорожных камнях в минуты отдыха, по застывшим каплям янтарной слюны, которая капала с моих губ в блужданиях по опустевшим городам, по дымным пожарищам, по растрескавшейся, опаленной безжалостным дневным светилом земле. С тех пор, как мои пальцы стали понимать по-сербски, я не видела ни одного дождливого сна и река времени, отделяющая нас, обмелела и сейчас ты сможешь преодолеть ее вброд. Но берегись рыбы, похожей на плоды дерева Ку, которая питается твоими часами и минутами. Когда она проглотит их все до единой, мой сон закончится и ты утонешь в утреннем свете, который наполнит до краев мои глаза. Тогда я уже не смогу тебе помочь, и ты не найдешь меня на пустынной площади, прислонившуюся к седлу велосипеда, с пакетом бутербродов под мышкой и «шоколадным» романом в руках. Я буду ждать тебя среди миллионов мигрирующих, как перелетные птицы, строк, прижатая к жирному тире, между двумя «да». Моей пищей будут знаки препинания, а воздухом – узкие междустрочия, пока ты не освободишь меня от плена определений. И только тогда мы сможем сложить наши разности и возвести в превосходную степень произведение наших достоинств.
Оставляю тебя наедине с этим ядовитым лакомством в хрустящей обертке, шелест которого, надеюсь, наполнит и твои сны вяжуще-терпким ароматом жареных бобов какао.
Милодар Павич, «Хазарский словарь»
|