Жаркое августовское солнце скатывалось по холму, опаляя едва колышащиеся с сухим шелестом бессмертники. Горизонт плавился. Пахло раскаленной сковородой, пылью и стрекозами. Тянуло к земле туго набитое жареным мясом и теплым вином нутро. Борюсик вяло бренчал на гитаре, чтобы не заснуть. Она бы и сама вздремнула, но Гера щекотал за ухом соломинкой. Ответить ему щипком или другой пакостью было лень. Да и толку ноль — он мог вынести все муки ада, если бы они исходили от нее. А ее уже утомило страдальческое выражение, не сходившее с его лица уже второй год.

Она с наигранным кряхтением поднялась и поковыляла к озеру. Позади нее протрещала сухая трава. Ей не нужно было оглядываться. Она прекрасно знала, что он плетется за ней. Гера или просто Кастрюльчик — ее вечный спутник, паж, телохранитель. Друг? Брат?

Она быстро нырнула и поплыла, рассекая своим гибким загорелым телом мутную застоявшуюся воду маленького озера. Вверху, на холме, озаренные заходящим солнцем, распластались ее друзья, студенты-медики. Она легко вошла в эту компанию, благодаря присущей ей жизнерадостности и задору. Красотка, покорив все юношеские сердца и всем отказав, так и осталась бы одиночкой в этой компании, разбитой на пары, если бы не Кастрюльчик. Она была снисходительна к своей тени. И даже признательна за его участие в ее жизни. Кастрюльчик исполнял любые поручения: делал бабуле (и всем соседям) уколы, ходил за покупками, развлекал старушку, когда ей надо было улизнуть на свидание с очередным ухажером. Он тайно ревновал и тихо радовался, когда "клиент" разочаровывал, надоедал и отправлялся на все четыре стороны. Им уже не раз пели "тили-тили-тесто", но их отношения были искренне дружескими.

Он всегда был рядом с носовым платком и анекдотом в тему. И сейчас он бултыхался неподалеку, готовый по первому зову ринуться к повелительнице своего сердца. Она подумала-было прикинуться тонущей, но было лень и ужасно скучно. Темнело. Пора было выбираться на сушу. Опередив на несколько секунд, он уже встречал ее на берегу с полотенцем. Возвращаться к друзьям не хотелось, и она, отжав волосы и закутавшись в махру, побрела вдоль берега. Он молча следовал за ней. "Может, это уже привычка?" - она искоса разглядывала его мокрое, покрытое пупырышками тело. "Есть ли за этим обожанием, покорностью и немой ревностью любовь?" - он не был похож на мужчину ее мечты. "А какой она должна быть?" - зато он был реальностью. Мокрой, дрожащей реальностью. Ей вдруг захотелось обнять его. "Может, я его уже люблю, но не догадываюсь об этом?" - она попыталась разглядеть объект с этой точки зрения. Но он по-прежнему был худощав, бледен и близорук. Те же мужчины, которые ей нравились, отличались телосложением. Все мужчины в ее роду были военными: оба деда, дядя и отец. Все были "красивыми и здоровенными", такими, в каких влюбляются с первого взгляда.

"Первым мужчиной" в ее жизни был отец. Она была влюблена в него отчаянно, цеплялась за него ревностно и ожесточенно, отстаивала свое право на безраздельное им владение. Он был ее и только ее. Но мачеха оказалась сильнее.

Поворошив воспоминания, она как-то неожиданно для себя осознала, что любила тренера - этого деспота, доводившего ее до слез, требовавшего от нее больше, чем от других учениц. "Бедный, бедный," - она, его любимица, лучшая из лучших, даже не появилась у него на 50-летнем юбилее, решив отомстить за все издевательства. Он был раздавлен и брошен. Нет, выброшен на задворки судьбы.

А эти физически великолепные душевно убогие ухажеры, с потными алчущими пальцами, впивающимися в ее тело. Тело и только тело. Что же им еще нужно? Нет, любовь, которую она так ждала, была не такой.

Картинно нарисовался стог свежескошенного сена, и им обоим захотелось завалиться в эту колюче-щекочущую кучу. Трава мягко пружинила и покорно подминалось под уставшим от дневного зноя телом. Покорно подминалось под щекой плечо Кастрюльчика. И все-таки он хорош собой и приятен на ощупь. Особенно, если вот так лежать, прижавшись щекой, боком, ногой, ощущая теплую руку на талии, легкое поглаживание тонких длинных пальцев. Огромное ночное небо пристально уставилось всеми своими звездами. Головокружительно пахло сено...

Бабулины дни были сочтены...