Помнишь, прошлой осенью мы гуляли ясным днем по тихой улочке в центре города? Заходили в магазины, покупали цветы и яблоки. Опадали клены. Почему я не заметила тогда твоей задумчивости? Кружилась голова, когда я заглядывала в прозрачные бассейны городского парка. А твои глаза становились темнее, чем талая вода внизу. Тот странный человек, седой и недобрый, помнишь, он стоял в конце аллеи спиной к нам? Стыли свинцовые деревья, с тихим хрустом старела листва. Внезапно пошел снег, сухой и бесшумный. И так же неожиданно я увидела лицо стоящего. "Кто это?". "Это просто прохожий. Пойдем домой". Я послушно зашелестела за тобою листьями. А на следующее утро тебя не стало.

Я странно провожу время. Сегодня, например, я пошла в парк и долго сидела на краю разбитого бассейна, полного невесть откуда взявшихся бабочек — сереньких и пестрых, живых и уже мертвых. Самый обычный фонтан с фигурой полумальчика-полурыбы посредине — старый, потрескавшийся камень времен какого-то такого же древнего царя. Я спрашивала, радует ли тебя осень в этом году? Не правда ли, слишком солнечно и неподвижно время сентября? Смотри, какая крупная бабочка села на каменную руку — прямо-таки распласталась на горячем мраморе. Видишь? Хорошо, что ты молчишь — можно представить, что ты сидишь рядом и вот-вот дотронешься до моего плеча...

Кошмарное весеннее утро, хохочущее и швыряющее мне в лицо лепестки вперемешку с молодой листвой — оно уже далеко позади, в тех временах, когда можно было легко жить и не волноваться о том, что меня ждет в твоей тени. Поверь, мне тяжелее было узнать об этом, ведь я до сих пор живу в том доме, где родилось, прожило недолго и куда-то исчезло (то ли умерло, то ли позорно сбежало) наше самое лазурное из чувств. До сих пор в моих глазах плещется и переворачивается прошлый мир, (мы могли жить только там!), состоящий всего из трех вещей: ночь, балкон и шепот — всем давно известный грустный набор. Как я уже сказала, все это навсегда поселилось в моих глазах. Твоих глаз я не видела давно.

Ты знаешь, я иногда пишу тебе письма. Например, о том, как я проживаю свои ночи. Ночь всегда осторожно спускалась на тебя и бросалась на меня. И отбиться не было никакой возможности — эти прилипчивые звезды и травяной дух с близких гор преследовали меня весь короткий период темноты, ныряя за мной даже в мертвый бред, который язык не повернется назвать сном. И теперь я рассказываю бумажному тебе, как в самой середине недавней ночи я, полузадушенная кошмарами, обвила руками лежащего рядом незнакомца и, растеряв последние силы от бессонницы, сказала ему, как люблю тебя, отчетливо произнеся твое шипящее имя. О, это была ночь, опасная для жизни. Он проснулся на слове "люблю" (как и я, холодная от страха перед разоблачением) и, конечно, принял сонное признание на свой счет.

Каждое мое теперешнее утро нисколько не похоже ни на одно из тех, серебряных, холодных утр, начинавшихся сначала в наших глазах (в моих — текучее темное солнце, в твоих — как положено, небо в правильных тонах), а потом охватывавших весь остальной мир, который делал свои дела, не вспоминая о нас с тобой.

Я провела полдня у этого фонтана, мечтая о том, что никогда не придет время возвращаться, вставать и уходить отсюда. Пусть еще остается надежда услышать твои торопливые шаги. Что может быть чудесней, чем угадывать твое появление (или в конце аллеи, или из-за парковой ограды) и так и не угадать.

Последний ворох видений — бирюза глаз, влажная, еще не кошеная трава и совершенно ненормальное небо, наполненное птицами и облаками — плывущее и крутящееся, не дающее хоть ненадолго подумать о чем-нибудь другом.

Я никогда не забуду. Безжалостное сновидение и резкий вскрик однажды ночью — только начало. А потом, в полусне — "Иди ко мне, где ты?!" — и полное твое отсутствие разбудит меня окончательно. Что меня ждет? Свет на кухне до пяти утра, ворчание невыспавшихся домочадцев и сигарета за сигаретой — долгие, очень долгие предутренние секунды. Я могу все, что угодно — насобирать в свой зверинец новых чудо-животных с шипящими, рычащими и звенящими именами, а также поубивать всех их однажды с помощью единственной фразы (некоторым, однако, вполне хватит моего молчания). Я могу все, но — не забыть. Не будет больше ни одной ласки, пусть даже прерванной стуком в дверь или ровно в девять по расписанию. Не будет никогда. Особенно нелюбимое тобой "никогда" — вот оно, пожалуйста. Возьми его вместо украденных мной весьма правдоподобного "люблю" и, с придыханием, "тебя".

...Всего лишь мертвая бабочка и полуразвалившийся каменный младенец. В этой части парка не на что смотреть. Вода испарилась, и больше не падают насекомые. Последней сюда приходила девушка с грустными глазами, притихшая от боли или счастья. Да и она, похоже, спешила по своим делам, куда-то в грохочущий город, поскольку провела здесь не более получаса, и ушла, оставив после себя непотушенную сигарету. Слабый дымок исчез в три минуты (было на удивление безветренное утро), слегка колыхнувшись ей вслед. И ни ей, ни кому другому не выпало счастье наблюдать, как из маленькой преисподней тлеющего первосортного табака появились два цветистых вихря, напоминающих, пожалуй, бабочек-поденок, знаете, таких полно в палисадниках и скверах — и вот одна, смотрите, прямо под вашим окном.