Она долго сидела на унитазе перед тем, как, босиком прошлёпав к магнитофону, включила "Крылья" и, отодвинув тяжёлую занавеску, с болью и надеждой уставилась в тёмную дыру окна. Туман окутывал голые деревья и застилал землю... Прижавшись носом к холодному стеклу, Она наконец увидела то, что так упрямо ждала — Его мелькнувшее изображение, а потом поверхность окна покрылась рябью и теперь уже на месте Её отражения и Его, наложенного на Её, причудливо изгибаясь, меняли форму линии Их образы... С удивлением Она увидела белую птицу. Птица глянула Ей в глаза и скользнула по темнеющему небу к Его дому...

Поцеловав на прощание прохладу стекла и мысленно, как всегда, послав слова любви Ему, Она залезла в кровать, свернулась калачиком и погрузилась в глубокий тяжелый сон...

Он сидел за кухонным столом и медленно пережевывал свой ужин, уставясь в стену напротив. Время от времени в Его размеренные мысли рвался неяркий, но никак не отвязывающийся образ Её. Безобидно, но надоело. Сколько можно? Для чего Он о Ней столько думает? Обыкновенная девушка, работающая вместе с Ним. Немного странная, даже можно сказать, чудаковатая. Ну и, конечно, симпатичная: короткие тёмные волосы, смуглая кожа и выразительные глаза. Он сравнивал их с птицами: скользят по небу, время от времени задерживаются то тут, то там, и падают... Почти всегда грустные, печальные — Он тонул в них.

Но всё это было не важно: Он уже говорил Ей, что у Него есть гражданская жена и ребёнок, Его ребёнок, девятилетний сын... Она же — просто ещё маленькая девочка, что привязалась к Нему непонятно чего.

...Он очнулся от лёгкого шума за окном, отвел взгляд от стены и увидел небольшую белую птичку, замеревшую на подоконнике. Птица посмотрела на Него Её глазами, мотнула головой и бросилась вниз. Он кинулся к окну, но в темноте ночи успел разглядеть лишь мелькнувшую белизну крыла.

"Что за наваждение? Сколько можно? Сколько можно? Я не могу нести за всех маленьких девочек ответственность!!!.. Боже мой, я уже совсем лишился разума... Так дальше нельзя..."

Он резко отпрянул от окна, пошёл в комнату и, одевшись, вышел в ночную тьму...

Сон был недолгим, но тяжёлым.

Он стоял возле телефона-автомата и набирал чей-то номер... Потом Она увидела Его в чьей-то квартире и в чьей-то кровати... Тени, движения, пляс идущего от ночника света... Даже во сне Ей было до ужаса больно и вместе с тем — безразлично... И тут Она проснулась от крика белого пятна, рвущегося через окно в чей-то дом... Всё замерло и Она открыла глаза...

Юра оказался сволочью. Неимоверно, но — факт. Вот вам и служебные романы... Фальшь...

Она равномерно пережёвывала бутерброд и пила крепкий кофе, вслушиваясь в магическое постукивание капель дождя по подоконнику. Хмурые новости сменились хмурым вечером и перешли в мрачное безразличное состояние...

Отправив в рот последний кусок бутерброда, Она со злорадством струсила крошки чёрного хлеба на ковёр — пусть себе убирают, какое Ей сейчас дело?

...Она лежала на спине и смотрела в потолок. Ощущение было, что кто-то по ту сторону потолка пристально в Неё вглядывается. Такой тяжелый и большой, что по белой извести в разные стороны уже побежали узенькие трещинки — морщинки.

У Неё не было даже сил двинуться, когда эта паутина наконец-то прорвалась и на Неё всей своей тяжестью рухнула гигантская белая птица, придавив собой и закрыв свет...

Утро было ужаснейшее... Ира шла на работу и думала о вчерашних странностях. Эта птица... Как странно, что её боль воплотилась именно в этот образ... Впрочем, все её мечты, болезненные и радостные ощущения, желания принимали форму белых птиц и разлетались в разных направлениях... Она нежно чертыхнулась...

Со злобной полуулыбкой Ира назло дворникам шагнула в лужу. "Пусть! Пусть эти лужи станут моими птицами, а брызги — перьями, пусть!" Дворники ещё долго смотрели вслед девушке, твёрдо выбирающей на своём пути лужи, и на недовольных прохожих, забрызганных грязью из-под её ботинок...

Вот. По небу опять плывут облака — розовые, страшные. Совсем не похожие на кровь. Как странно смотреть на это небо, пылающее розовыми хищниками.

Смотреть долго, пристально, ни о чём не думая (вот вам отдых на рабочем месте сквозь квадрат окна) и лишь внутренним взглядом видеть, как эти самые звери пожирают её, нет — их, белую птицу... Ире вдруг захотелось домой. Сесть рядом с собакой и запустить пальцы в её шерсть. Гладить и перебирать. Так, как она бы ласкала его, Юркины, волосы...

...Юра устал от писанины. Немного посидел, задумчиво уставясь в холодильник, потянулся и вышел на балкон. Небо было красивое: в ярко-розовых рваных тучах. Их скопление образовало кольцо, в середине которого металась какая-то маленькая точка. Судорожно, от края к краю, словно пытаясь вырваться...

Юра зевнул, ещё раз потянулся, обвёл уставшим взглядом двор и снова поднял глаза к небу.

Как раз в этот момент тучи сомкнулись на маленькой точке и в тот же миг на породистый докторский нос упала вязкая красная капля... "Птички летают, а чтоб им!!!" — подумал Юра, брезгливо вытирая конечность на лице...

...Люди, такие дорогие нам люди... Идут нам навстречу. Подходят всё ближе, ближе и вот, совсем рядом, так близко, что можно услышать дыхание, останавливаются, замирают на миг... и входят в какую-то пору на нашем теле. Втискиваются, вбуравливаются... Совсем чуть-чуть остаются в нас.. И выходят. Насквозь. Насквозь проходят! Оставляя за собой сквозную дыру... А дальше — просто идут дальше, навстречу кому-то ещё, чьё тело, может, станет их домом... А может, и не станет... И так никогда и не оглянутся... Люди. Такие дорогие, родные, близкие нам люди...

Если бы однажды не понялось, что Юра — трус, намного легче жилось бы и мечталось... Трус благородной профессии...

А он? Он был как прежде. Жил всё так же. Был всё тем же. Лечил, гулял, ел, общался, ходил в баню... И лишь иногда вспоминал об Ире — как о немного ценном работничке или настырной девочке...

...И жизнь, как ни странно, продолжалась...