Я лежу на жесткой кровати и смотрю в потолок. Как тихо здесь ночью. Спать нельзя, да я и не усну. Надо ждать. Интересно, если встать и подойти к окну, что я увижу кроме разлившейся до самого горизонта темноты? Помню я вставал с кровати один раз. Еле слышно, на цыпочках, подкрался к самому окну. В глаза мне ударил свет. Много света. В воздухе парило три, четыре, а может больше ярких прожекторов. Отовсюду, из-за деревьев, кустов — на меня были направлены яркие, слепящие лучи. Несмотря на это, в моей комнате было темно. Стоило мне сделать шаг назад, как видение исчезло, растворилось. Больше я не подходил к окну ночью.

Наконец я слышу шуршание где-то над головой. Потом что-то скользит по стене, и, стуча цепкими коготками по холодному бетонному полу подбирается ко мне. Я часто изучаю днем стены и пол, пытаясь найти там малейшие следы или царапины. Безрезультатно. Даже паутина, второй год обволакивающая единственную дыру в потолке — остается нетронутой.

Пододвигаюсь к самому краю кровати и смотрю вниз, на пол. Мне кажется, что от пола меня отделают километры, хотя он так близко. Бусинки холодных, красных глаз с ненавистью глядят на меня. Раньше я пытался что-то сказать, сделать, теперь же просто смирился. Я помню, как однажды ночью мне сильно захотелось в туалет. Но я знал, что когда меня окутывает тьма, барак начинает жить своей, далекой и неведомой мне жизнью. Я знал, что он не простит, если я нарушу и вмешаюсь в его жизнь. Поэтому я лежал и терпел всю ночь.

Я продолжаю смотреть в эти глаза. Есть в них что-то завораживающее. Постепенно меня начинает окутывает легкая дремота, перед глазами встают неясные образы и картины. Большой самолет летит в нескольких метрах от земли, валя своими широкими крыльями могучие деревья. Люди с оружием прячутся в бункер. Большая машина на гусеницах рассеивает огонь и смерть на тех, кто не успел укрыться.

Дремота уходит. Я продолжаю смотреть в эти глаза. Пожалуйста, я так не хочу сегодня сюрпризов. Слышится странный хрип, и что-то круглое и склизкое падает на меня. Я кричу, но не слышу своего голоса. Руки отталкивают прочь, прочь этот противный предмет. Я не хочу вспоминать, я не хочу думать. Круглая, кудрявая кукольная голова шлепается на пол и раскалывается на части. Внезапно на секунду становится светло, и я вижу, как из осколков выползают маленькие белые черви. Они ползут под мою кровать, и я опасливо подтягиваю чуть свисающую простынь. Кровать — мой островок, моя единственная защита ночью. Они никогда не тронут меня, пока я нахожусь на своем месте.

Комната снова погружается в темноту. Я не вижу больше красных бусинок холодных глаз. Оно всегда уходит, когда становится светло.

Я остаюсь наедине с белой массой, копошащейся и у меня под кроватью. Мои глаза закрываются, и я погружаюсь в сон.

Кто-то дергает меня за руку. Медленно открываю глаза и вижу знакомое мальчишечье лицо.

— Вставай, уже пора, — слышу я довольное хихиканье. — Подожди во дворе, — прошу его я.

Когда он уходит, я по привычке заглядываю под кровать. Не хотелось бы, чтобы они оставили следы. Но там, как всегда — все чисто. Пыль лежит толстым слоем, надо будет вымести ее как-нибудь оттуда.

Я одеваюсь и выбегаю во двор. Он уже ждет.

— Пойдем обычной дорогой? — спрашиваю я — Да, обычной, — кивает он.

Мы идет привычной тропинкой. Потом пробираемся сквозь заросли высокой травы, и нашему взору открывается белая будка, зияющая черным входом. Она вся заросла зеленой травой, и с воздуха ее трудно заприметить. Мы спускаемся вниз по ржавой лестнице и оказываемся в маленькой подземной комнатке. Мой спутник включает предусмотрительно взятый фонарик, и я вижу несколько туннелей, расходящихся в разные стороны. Мы пробовали пока только один. Я боюсь пробовать другие, что может быть хуже неизвестности. Вокруг царит холодное безмолвие, и лишь наши шаги нарушают тишину. Через несколько минут ходьбы мы упираемся в деревянную дверь. Открывается она довольно просто, и вот, мы уже стоим под звездами, а луна освещает наши лица.

Тут всегда ночь. Мы идем к железному остову, который стоит под деревом. Раньше это было кабиной грузового автомобиля. Забраться внутрь нетрудно, двери кто-то заботливо вырвал. Сегодня его очередь сидеть за рулем. Я могу расслабиться и немного подремать на прогнившем сиденье. Слышится размеренный гул мотора, и, тихо покачиваясь, кабина ползет куда-то к звездам. Главное — не боятся. Я бросаю взгляд на моего спутника. Он уверенно сжимает замотанный изолентой руль. Помню, как мы накладывали эту синюю клейкую штуку на ржавеющий железный остов. Так держать его стало намного приятнее. Холодный свет луны проникает в самую глубь сознания. Я закрываю глаза и засыпаю.

Когда двигатель затихает — я просыпаюсь. Мы выходим из кабины. Обратная дорога до дома занимает гораздо меньше времени, чем дорога сюда.

День пролетает незаметно.

Сегодня ночью я опять жду. Странно, но почему-то тишина, окутавшая меня — не стремится меня отпускать. Хочется спать. Почему же никого нет? Я гляжу в потолок. Не слышно ни малейшего шороха. Мои глаза смыкаются, и я погружаюсь в сон.

Хлопает дверь, и я просыпаюсь. В комнату врывается мой вчерашний спутник.

— Что, уже пора? — зевая, спрашиваю я, пытаясь понять, почему сегодняшняя ночь была такой непривычно спокойной и странной.

— Одевайся быстрее, — кричит он.

— Что случилось? — удивленно спрашиваю я, протирая глаза.

— Быстрее же, тебе нужно это видеть, — чувствуется, что он жутко взволнован.

— Хорошо, тогда посмотрим и пойдем, — киваю я.

— Не думаю, что сегодня мы пойдем куда-то. Не думаю, что мы вообще куда-то пойдем, — его голос печален.

Я снимаю с ручек кровати тапочки, — не хочется оставлять их на ночь на полу, — и сую в них ноги. Раз это так срочно и важно, — одену шорты и майку потом.

Мы бежим в комнату к соседу. Сосед — странный человек. Он уже достаточно взрослый и довольно замкнутый. Он носит странную прическу, а его взгляд подозрителен и хмур.

Я первый распахиваю дверь в его комнату и застываю от открывшегося моим глазам зрелища. Я чувствую, как противный холодок окутывает мои ноги, а руки начинают трястись.

Посреди комнаты, на аккуратно расстеленной газетке лежит большая крыса с пробитой головой. Ее веки полузакрыты, а красные, холодные глаза мутны как никогда. Из раны еще сочится капельками алая кровь.