В тот вечер я, отрываясь лишь на минуту-другую отдохнуть и глянуть на разгорающиеся в небе по южному близкие звезды, думал об этой самой земле, что дышала мне в лицо своим теплым ароматом.

Долгие тысячелетия лишенная волей судьбы сомнительного, стоит отметить, в своей добродетели человеческого внимания, эта земля знала только стук копыт диких травоядных, да, может, семья каких бродячих охотников ступала по ней. Потом сюда пришли белые люди на пыльных повозках, но и они, влекомые жаждой обладания чем-то большим, нежели клочок сжигаемой безжалостным солнцем земли, уходили дальше, кто на север, а кто на юг вдоль океанского побережья, так и не потревожив эту вечно дремлющую степь. Да, конечно, было здесь и такое время, совершенно ничтожное на фоне остальной истории, когда мертвое железо безжалостно рвало и корежило первозданную красоту этой плодородной земли. Человек только и извлек из подобного предприятия, что сознание бессилия перед этой природой. Без должной доли души, вложенной в нее, ничего не получишь. Трактора ушли, а земля осталась. И вот только я, загнанный обстоятельствами моего здесь появления, вдруг раскрыл то богатство, что так долго лежало под слоем невесомой пыли, что так долго было украшено лишь зарослями сухих колючек, поскрипывающих на ветру. У меня и было-то, что три собственноручно вырытых колодца, старый ржавый раструб от слабенького артезианского источника, столетней постройки домик управляющего, оставшийся от старой плантации, казавшейся мне теперь полным недоразумением, плюс чудом сохранившийся небольшой набор инструментов и другого инвентаря. Потом, одно за другим, начало появляться все остальное. Именно — появляться. Чудесным образом в одно прекрасное утро под моими стенами раздалось натужное мычание трех коров, требовательно сообщающих о том, что пришло время дойки. Впоследствии у меня завелся коняга, бычок-производитель, невероятной ярко-рыжей масти жеребенок, кое-какая домашняя птица...

Я не желал думать о том, что же делает подобные вещи возможными, просто полагал это должным и посему не требующим праздного интереса. Да я и до сих пор не могу толком этого объяснить, даже в свете последних... событий, а считать это все попросту подарком я и сейчас полагаю непродуктивным. Я, не мудрствуя лукаво, выжимал из себя и той малости, что мне досталась, максимум возможного, получая, к превеликой радости, даже больше, чем можно было предположить. И был тем счастлив.

Ой!..

Мои размышления, текущие в столь симпатичном мне направлении, были безжалостно прерваны грубой действительностью. Содрав кожу на пальце, я невольно огласил окружающее пространство небольшой, но очень яркой тирадой, живейшим образом пришедшей мне на ум. Ладони мои продолжали категорически протестовать против физического труда...

Вот, в сущности, в чем истинная причина всех коллизий, творящихся в этом мире — некогда клерк, по роду занятий никогда не покидавший собственного кабинета, весь кругозор которого исчерпывался колонками цифр да креслом под задницей, сделался вершителем судеб, средоточием высшего провидения в холщовых нарукавниках и принялся единолично решать проблемы космической величины. Этот образ жизни не мог дать человеку ничего, кроме невероятной уверенности в собственной значимости и априорной непогрешимости суждений. Клерк как центр мироздания, нетривиальный космологический подход. И ты такой же был...

Я смотрел на прозрачную сукровицу, сочащуюся из пальца, и думал, что так тебе, гони из себя всякую память о мягком сидении со спинкой! Сунув палец в рот, чуть не зашипел от сильной рези. Среднезападный крепкий сленг на этот раз не сорвался с моих скривившихся губ, но это стоило заметного усилия с моей стороны. Как же быстро я сумел его набраться!

Радостно метнулись сызнова вдаль мысли, с готовностью следуя новой канве... но тут же замерли на полуслове.

Я резко обернулся и пристально вгляделся в отчетливо темнеющий уже горизонт. Ошибки быть не могло, ибо до сих пор подобного со мной не случалось. Я бросил лопату на землю и поспешил. Оттуда, с запада кто-то приближался, а по опыту других подобных встреч я знал, что лучше торопиться. Уже на бегу я разглядел светлую фигурку, что обозначилась вдали, и порадовался своей воздержанности — в этом воздухе звуки разносились невероятно далеко. Вот вышел бы конфуз... А то, что привлекло меня, был кашель. Хриплый сухой натужный кашель человека, вышедшего из черной безжизненной пустыни. Кроме того, это была женщина.

Поточнее можно было узнать, только добравшись до места. Но уже сам факт... Я побежал быстрее.