Ева вылезла из пустой маршрутки и зашагала быстрым шагом в сторону ярких витрин. Табличка "закрыто на 15 минут" может для кого-то и значила, что придется тупо дуть на стрелки, прогуливаясь вокруг единственного магазинчика в этом квартале, но только не для ее.

Тонкие пальчики, сжатые в кулак, несколько раз твердо коснулись измученной двери.

— Что тебе? — гавкнула продавщица красными губами.

— Банку кофе, пожалуйста, — улыбнувшись, спокойно ответила Ева, пытаясь обойти тетку в замусоленном халатике, нависшую в дверном проеме. Она нервно сняла табличку и ткнула в нос непонятливой посетительнице. Буквы размазались перед глазами, и стали похожи на абстрактный узор. "Если вернусь сегодня домой, обязательно нарисую такой", — подумала Ева и вспомнила про злое существо, не желавшее продавать ей всего-одну-банку-кофе, из-за каких-то не понятных никому пятнадцатиминутных обстоятельств.

— Ладно, заходи, — сдалась продавщица и впустила Еву, закрыв сразу дверь на затейливый замок.

В магазине пахло колбасой и чем-то испорченным. Заспанная, костлявая кошка путалась под ногами, и даже казалось, что она улыбается "Возьму Данилке, пусть почувствует ответственность", — мысль была рискованной, так как этот гаденыш в силу своей пофигистичности может и выбросить кошару, или бедное животное умрет с голоду под качающий хату Drum'n'bass. Но об этом думать не хотелось, и она купила себе кофе, а "подарку" сухой корм.

Данилка долго не открывал дверь. Именно сюда бы очень подходила табличка, но немного измененная по смыслу "меня нет, пока не приду в себя после очередной вечерины".

За всю его бессмысленную жизнь, единственным светлым лучиком была немного странная девочка с черными глазами — Ева. Она редко приходила в его дыру, чаще по утрам, оставаясь иногда на неделю, а потом вовсе исчезала на долгие месяцы, не отвечая на телефонные звонки. Это длилось, казалось им двоим, целую вечность. Ее грустные рисунки смотрели вниз с пожелтевших обоев, и когда кто-то из обдолбленных друзей сорвал самый любимый и первый листочек с черно-серыми полосками гуаши, Данил избил его так, что теперь для каждого пришедшего в его дом гостя любая вещица Евы была святой. Она не знала сколько ему лет, откуда он появился в ее плавном существовании, откуда у него такие деньги, если он почти не выходит из дома... Было совсем не важно...

Данил долго смотрел в открытое окно, когда его квартиру оживила звонкая трель в дверь. Ева сидела на бетонной лестнице, обнимая темно-зелеными длинными рукавами старенького свитера кошку.

Она подняла глаза и первый раз не улыбнулась мальчику с растрепанными русыми волосами.

— Что это у тебя? — ткнул пальцем Данилка в животное.

— Это "закрыто~на~пятнадцать~минут".

Они долго, держась за руки, лежали на коричневом диване и падали в потолок, оставляя сознание в тонких, неровных трещинках.

Он посмотрел на спящую Еву, осторожно гладил светлые кудри...

Вечер как будто бы забыл выключить дождь. За стеной что-то кричала кошка. Рядом не оказалось такого теплого и родного Данилки.

На цыпочках, чтобы не разбудить в себе чувство одиночества и страха, она прошла на кухню, по белым кругам рассыпанных таблеток, чувствуя, как Пустота заполняет каждую клеточку ее тела.

По неровному квадрату картона, черно-серой гуашью, дрожащей рукой с исцарапанными запястьями "закрыто на 15 минут"...

Осенний ветер разбросал грустные рисунки по Данилкиной комнате...

Ева закрыла окно.