Проснулась Лиона почти в обед под впечатлением почти свинцовой тяжести сна, из которого она могла припомнить разве что отрывочные образы теней, крадущихся у самого края зрения, пугающих, несущих мучительную угрозу.

Освободиться от давящих воспоминаний девушке удалось, лишь посетив туалетную комнату, где она приняла восхитительный ледяной душ и позволила невольнику умаслить себя дорогими благовониями, доставленными из самого сердца материка. Нежный аромат, наполнивший её дыхание, и ослепительный солнечный свет, рвущийся в окна, избавили Лиону, наконец, от мрачных мыслей.

День обещал удаться, небольшие облака то и дело закрывали жаркое солнце, дул прохладный ветерок, обычно жаркий Сонтис омылся от пыли ночным дождиком, аромат выступившего на стволах пальмового масла ласкал ноздри. Лиона решила, что сегодня замечательный день для того, чтобы отправиться в гости к Мелиссе, её старой кормилице, у которой девушка не была вот уже полгода.

Лиона нашла Литарни на заднем дворе, вытряхивающую ковёр, целая куча таких же дорожек лежала у её ног. Лиона живо оторвала её от этого занятия. Пусть будет при ней. Девушке было неизвестно, что ещё мог удумать отец относительно пребывания самойи в доме, ей не хотелось вернуться домой и быть поставленной перед фактом, что новую служанку в срочном порядке отправили работать на плантацию под лучи палящей Кзарры.

Литарни, как показалось Лионе, услышав, куда они направляются, впервые искренне заинтересовалась окружающей действительностью. Пока прогулочный портшез доставлял их на место, служанка вначале молчала, но потом начала задавать вопросы, которых от неё ожидать было трудно.

— Почему вы назвали эту женщину мамушкой, твоя мать — не госпожа?

— Литарни, ты не понимаешь, настоящая моя мама — из высшего общества, ей не положено возиться с маленькими детьми! И потом, что, она должна была кормить меня грудью, менять мне пелёнки, лечить от свинки?

— И всё это делала другая. Да?

— Да, её зовут Мелисса, она из вольноотпущенников. Кажется, её мать привезли в пределы Царства ещё ребёнком, она ходила в нашей семье по дому, получила вольную от моего деда, поселилась в Сонтисе, а её дочь стала кормилицей нашей семьи.

— Вам нравится с ней видеться, госпожа?

— Да, ты знаешь, ведь что и говорить, лет до восьми я и знать не знала, что у меня есть настоящая мать...

— Но кто вам сказал, что это была не она...

— Что?

Лиона пристально посмотрела на глядящую в пол служанку-невольницу. Ей показалось, или то действительно были её слова? Или всё-таки лишь отголосок её собственных мыслей?

— Я ничего не говорила, госпожа... извините...

Лиона нахмурилась, но ничего не сказала, лишь перевела свой взор на вершины деревьев, что проплывали мимо.

К небольшому дому, укрытому в тени густой листвы, в котором жила Мелисса, они подъехали, когда Кзарра уже сияла в самом зените. Дом ничуть не изменился с тех ещё пор, когда маленькая Лиона бегала тут между деревьев. Вот вдали виднеются старые, потрескавшиеся её качели, как же хорошо она их помнила.

Бывать здесь часто дочери сенатора Менса не было положено по статусу, да и просто, узнай кто-нибудь в свете, что девушка искренне любит свою мамушку, ей не миновать толков, подобные "странности" в привычках благородной леди не были простительны никому. Однако, прибывая сюда в закрытом портшезе и не чаще раза в полгода, Лиона каждый раз уходила в собственных мыслях далеко в прошлое, в те полумистические образы, что несли в себе воспоминания детства.

Остановились. Пока носильщики устраивались в тени и доставали из-за пазухи свои лепёшки, Лиона молча смотрела куда-то в видимое лишь одной ей пространство. Очнулась она, лишь уловив пристальный взгляд Литарни, однако стоило ей пошевелиться, как невольница тут же опустила глаза, так что и не поймёшь, не оставить ли этот взгляд на шалости собственного подсознания.

Лиона чуть кашлянула, и тут же Литарни, как образцовая служанка, выскочила из портшеза чтобы подать госпоже руку. Лиона потянулась, подставляя лицо лёгкому ветерку, было непередаваемое ощущение, будто она сладко выспалась. Да, ей здесь были определенно рады, гневливая богиня Истрата здесь словно умерила своё жаркое дыхание, природа была тиха, покойна и ласкова — очень несвойственное для неё качество в душных предместьях Сонтиса.

Внутрь пошли вдвоём, Лиона оставила невольника-слугу смотреть за носильщиками, за ними — глаз да глаз. Да и нечего ему было внутри делать. Сам факт, что Лиона поманила невольницу, совершенно чужое ей существо другой расы с собой, уже был чем-то выходящим за рамки разумно объяснимого. Это могло быть капризом, поиграть в демократию, поиграть и выбросить... Могло быть также и едва заметным страшным наитием из тех, что вспоминаешь потом всю свою жизнь. Лиона сама в тот момент о таких вещах не задумывалась, но — что случилось, то случилось.

Кормилица встретила Лиону так, как встречают не гостя, а исключительно человека родного, которого любишь всей душой, но которого так редко видишь.

— Лиона, девочка моя, ты всё хорошеешь! Ксер не видывал такой красавицы, как ты!

Она была как вихрь, как неудержимый ветер, Мелисса, немолодая уже простолюдинка, обрела вдруг невыразимую грацию и ласку, какой не найдёшь во взгляде и сотни знатных дам. Она усадила "свою девочку" в лучшее плетёное кресло, засуетилась, извлекла откуда-то с полок бутыль столового вина, на которое, видно, копила с прошлой их встречи, засыпала её вопросами...

Литарни она заметила лишь спустя некоторое время.

— Ты, верно, новая служанка Лионы... погоди, не вздумай кланяться, я некогда была такой же, как и ты...

— Мелисса, прекрати с ней разговаривать, ты же знаешь нормы приличия лучше меня!

— О, Лиона, девочка моя, я знаю их гораздо лучше, чем ты думаешь, ведь это я учила тебя всему, что нужно знать настоящей леди...

— Да, я помню это, Мелисса, однако оставь мою служанку, и, быть может, у тебя останется больше времени для того, чтобы поговорить со мной!

Лиона уже корила себя за то, что вообще уговорила отца купить эту невольницу. Но Мелисса не стала продолжать этот разговор, со всевозможной поспешностью уступив.

— Да, конечно, я просто удивилась, что в такое время...

Лионе показалось, или кормилица действительно при этом прошептала про себя: "самойи"... впрочем, она поспешила эту мысль выбросить из головы.

— Как доехала, моя девочка, как добралась?

— Спасибо, Мелисса, дорога была необременительной. К тому же, ты знаешь, любая дорога краше, если она ведёт тебя к любимому человеку, ты сама мне всё время повторяла эту присказку!

Кормилица широко улыбнулась, кивнула, на её лице отразилось то выражение, что должно сопутствовать искренней любви к человеку, который вырос на твоих глазах, и пусть в дальнейшем его воспитанием занялись другие, всё равно ты продолжаешь видеть в нём образ маленькой девочки, что не может без тебя жить.

Дальнейший разговор мог не нести в себе никакого содержания — тот контакт двух близких людей, что возникает в более тонких мирах, нежели наш, грубый, физический, однажды воспылав, способен освещать лица многие дни. Литарни не слушала слова чужого языка, своими внимательными глазами она следила за деталями. Ладонь в другой ладони, влага радостных глаз, черты прошлого, мелькающие в мыслях, радость нового узнавания... всё — так же, как у них, только чуточку проще, чуточку свободнее от установок, чуточку... иначе.

День промелькнул незаметно, великосветская леди радовалась общению с женщиной, заменившей ей мать, стареющая женщина не могла найти себе места под взглядом девушки, которая была любимейшей из её детей. Литарни удалось спрятаться, стать незаметной для этих двух людей, несмотря на все привнесённые категории, наблюдать картину, достойную и куда более понимающего зрителя.

Обратно отправились уже под вечер, Лиона заметно утомилась, её неисчерпаемая энергия, растраченная за день, оставила после себя усталость на лице и в голосе. Прощалась с Мелиссой она уже на грани апатии, немного прохладное получилось прощание. И кормилица махала им вслед платком уже почти в слезах. Они так редко могли видеться.

Литарни, молча смотревшая в пол и ни разу даже не вздохнувшая, пока портшез не свернул на большую дорогу, вдруг дрогнула всем телом, подняла голову и спросила:

— Госпожа, вы доставили этой женщине столько радости...

Лиона оторвалась от медленно движущегося пейзажа, с недоумением посмотрела на служанку.

— Что?

— Она так смотрит на вас, что кажется, будто она для вас готова на всё.

Недоумение сошло с лица Лионы.

— Да. ... Да. ... В самом деле... Тебя это удивляет?

Литарни продолжала, не отрываясь, смотреть Лионе в глаза.

— Я видела вашу семью, я видела ваших гостей. Остальное. Почему же с этой женщиной всё не так, что есть между вами такого, чего нет у других?

Дочь сенатора Царства хотела было поддаться естественному порыву и отхлестать зарвавшуюся невольницу по щекам, да как она смеет задавать ей, своей госпоже, какие-то вопросы! Но что-то в выражении этого лица её остановило.

— Знаешь... я помню тот давний день, я была маленькая, когда меня увезли из дома мамушки Мелиссы. Он был солнечный, прохладный, пропахший свежей весенней листвой, ароматами цветов, наполненный жужжанием пчёл. Замечательный день, который я вспоминаю, как самый тягостный, жуткий и ненастный в моей жизни. Меня увезли из моего личного царства, где я была королевой, окружили чужими мне людьми в хаосе пустых комнат. Пустым мой новый дом казался потому, что там не было Мелиссы.

Сказав так, Лиона снова замолчала, уже не сдерживая раздражения по поводу того, что простая служанка заставила её сказать вслух то, что ей так долго удавалось скрывать. Девушка приказала намазать ей пару булочек маслом, поскольку успела изрядно проголодаться, сама же, сжав губы, вновь уставилась наружу.

Путешествие продолжилось в общем напряжении. Лиона нервно постукивала каблучком по полу портшеза, Литарни молчала, выражая всевозможную покорность. Её раскосые глаза то и дело сверкали белками исподлобья, вновь исчезая под чёлкой.

— Стой!

Лиона выглянула из окна, высматривая что-то впереди.

— Эй, почтенный человек, что происходит?

— Дак я ж не знаю, милостивая господарыня, женщина что-то кричит, исступляется...

Лиона повернулась, внимательно посмотрела на служанку.

— Пошли!

Они вышли из портшеза, Лиона внимательно оглянулась на носильщиков и их надсмотрщика, что топтались поодаль, фыркнула возмущённо каким-то своим мыслям, махнула невольнице следовать за ней.

Шагах в сорока впереди уже собиралась небольшая толпа зевак. Подойдя к ним, Лиона прикрикнула на одного-другого, а когда те расступились, с надменно закинутой головой проследовала в самую середину. Там стояли два караульных, и какая-то женщина из разночинцев им о чём-то причитала. Те внимали.

— Что случилось?

Трое повернулись и удивлённо уставились на невесть откуда появившуюся высокородную.

— Э-э, моя леди, эта женщина сама не знает, что хочет сказать... — старший караульный недоумённо похлопал глазами, да и потащил с головы шапку. Его примеру последовала и часть наиболее сообразительных из числа случайных зрителей.

— Говори.

— О, госпожа, эти дурни не хотят мне верить, а ведь я говорю правду, всю правду! Сидела я на веранде, где попрохладнее, вы же знаете, как...

— Не задерживай нас, женщина, говори короче.

— Ну, я же и говорю... вот... в общем, а тут из-за вон того забора выглядывает страшная такая рожа! И мне...

Лиона пару секунд спокойно выслушивала излияния словоохотливой женщины, польщённой к тому же таким высоким вниманием. Потом резко ту оборвала, повернувшись к караульным.

— Что она такое говорит?

— Ну... — старший заметно мялся, словно не зная, стоит ли вообще что-то говорить. — Если верить её словам... я понимаю, что это глупость... да и откуда...

— Что именно? Кто это был?

— Знаете, мне в молодости довелось служить во флоте... эта женщина говорит, что она видела бойца самойи. Но этого не может быть.

Лиона нахмурилась, косо глянула на стоящую тут же Литарни, ни говоря ни слова выбралась из толпы и направилась к портшезу. Всю обратную дорогу и остаток дня она о чём-то размышляла, не обменявшись с близкими и десятком слов, Литарни же не услышала в свою сторону ни единого.

Продолжение следует...